Эта рубрика создана 11.11.11.

дополнена______________________________________

к 26 ноября 2012г. на эту рубрику было свыше 2600 кликов.

Историк современной педагогики Андрей РУСАКОВ об авторе статьи:
"Ричард Соколов извечный внутренний критик коммунарства,
вечная "головная боль" его строгих апологетов,
первый подвижник и сторонник "педагогики общей заботы",
неустанно нападающий на неё: первый представитель "третьей волны"
внутри ещё первой волны и второй..."
(Из книги
А.Русаков. Эпоха великих открытий в школе девяностых годов. - СПБ).

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Р.В. СОКОЛОВ

Исповедь Водолея в преддверии 75-летия

основателя коммунарского движения  И.П. Иванова

(Статья объёмом была опубликована в двух номерах газеты “Педагогический калейдоскоп” к 75-летию И.П. Иванова в 1998 г.)

Жена, друг и коллега Игоря Петровича Иванова в своей,
известной его последователям книге “Будущее в настоящем
- жизнь и творчество Игоря Петровича Иванова” (Рязань, 1996),
назвала меня “московским другом и единомышленником”.

Чтобы быть точным, то процитирую:  “В связи с празднованием
50-летия пионерии. Московский друг и единомышленник Игоря
Ричард Соколов написал в газете “Ленинец”
(орган Московского пединститута им. Ленина ) небольшую статью
“Самый желанный гость”,
кратко охарактеризовав деятельность Игоря как учёного
и основателя юношеского движения, движения юных коммунаров”
(с. 68).

Лично я никогда не решился бы так сказать о себе и Игоре Петровиче.

Разве что как о “младший друге старшего друга”,
ведь когда мы познакомились лично (в конце 1969 г.) я был
чуть ли не вдвое моложе.

Потом (с 1973 г.) мы стали крепко спорить о судьбе страны,
целях и методах воспитания. Об этом ниже.

И только через несколько лет, когда он был уже тяжело больным,
наши общие друзья убедили его, что “это он зря”,
что я вовсе ему и его делу не “супротивник”, свершилось
полное примирение (я приехал на КиМовский сбор, и мы даже
сфотографировались вместе, как говорится,
“на добрую память”).

Когда позже в упомянутой книге об Игоре Петровиче я оказался
названым другом и единомышленником Иванова, то, не скрою,
прочитал это с радостью и не без гордости.

Приведу несколько выдержек из той моей статьи (опубликованной
в газете МГПИ им. В.И. Ле5нинец “Ленинец” 25 мая 1972 г.), поскольку статья Игорю Петровичу понравилась и он с явным удовольствием дарил при мне студентам газетные вырезки этой статьи с его автографом на ней.

“...Но есть в деятельности Игоря Петровича нечто такое, что не укладывается по своей значительности ни в “доцента”,
в “автора”, ни в “руководителя”.

Среди преподавателей институтов можно найти и хороших учёных и настоящих старших друзей студенчества, но таких, которых можно было бы назвать основателями юношеского движения, встретишь не часто.

Если бы в 1957 году первым участникам Союза энтузиастов,
в который входило несколько ленинградских учителей и вожатых, кто-нибудь бы сказал, что через 15 лет на первом Всесоюзном макаренковском симпозиуме будет продемонстрирована
своеобразная диаграмма, показывающая “сэновское”
происхождение полутора сотен детских, юношеских и
молодёжных объединений, главным содержанием деятельности которых является моделирование коммунистических
общественных отношений на принципах коллективной
организаторской деятельности и творческого содружества
старших и младших, то в это, наверное бы,
не поверили ни “сэновцы”, ни их руководитель И.П. Иванов.

А между тем так оно действительно и “случилось
(разумеется, не без нашего “почина”)..

Кроме диаграмм, была ещё на симпозиуме и целая выставка, многочисленные материалы которой - яркое доказательство
того, что найденная под руководством И.П. Иванова методика коллективной организаторской деятельности вызвала
к жизни целое движение (похожее на тимуровское),
движение юных коммунаров.

Если Иванова сравнить с вожатым, то в отряде воспитанников Игоря Петровича не десятки, не сотни, а тысячи энтузиастов.

Вот что такое быть настоящим вожатым...

Пройдут годы... И не окажется ли тогда, что многое из того,
что найдено забыто или утеряно?

Нужно очень внимательно присмотреться и изучить опыт многочисленных объединений, выросших от того корня,

что посадил И.П. Иванов”.

Насколько мне известно, в те годы так об Иванове в газета
так не писали.

Та моя статья появилась после того, как я с удивлением
обнаружил, что основатель коммунарского движения
оказался вне его круга (если не считать круга руководимой
им тогда Коммуны им. Макаренко и её друзей)
и счёл своим долгом пропагандировать Иванова везде,
где только можно.

Стал агитировать лидеров коммунарских объединений
не обращать внимание на то нехорошее, что написано
об Иванове в книге “Фрунзенская коммуна” и обязательно
ехать к Иванову. Первыми после этого там оказались москвичи, петрозаводчане, архангельцы.

Так основатель коммунарского движения был вновь
обретён в кругу движения “посткоммунарского”.

На предложение москвичей назвать новое содружество
кимовским И.П. Иванов ответил решительным отказом
и предложил название “Коммунарское макаренковское
содружество (КМС).

Так оно и назывались до августа 1976 г.
(пока на ХII республиканском слёте КМС в Перми
не появилось название “Творческое содружество
макаренковских комсомольских педагогических отрядов”).

Но “в обиходе” название КМС существовало ещё долго.

***

Если обстоятельства вынуждают меня говорить (или писать)
о коммунарстве кратко, я предпочитаю воздерживаться.

Как социолог (специальность - социология культуры,
образования, науки) всегда возмущаюсь, когда “архимногообразнейшее” в  его “географических”
проявлениях (а у каждого ещё и своя “история!”) 
сводят к “узкому” описанию какого-то фрагмента
этого явления.

Когда мне кто-то скажет о “коммунарских хиппи” или
“коммунарских цыганах” 60-х годов, я не стану возмущаться, а попытаюсь догадаться, на кого намекают, ведь в период
возникновения коммунарского движения оно было
одной из немногих субкультурных “экологических ниш”,
в которых в полуофициальном виде можно было
сохранять в себе и культивировать в окружающей среде
(в ближайшем окружении) некие “нетрадиционные”
для официальных  социальных институтов ценности и
“моделировать” свой стиль жизни.

Это была субкультура (преимущественно молодёжная),
в которую каждый приходил со своими чаяниями и разные люди привносили много всякого своего.

И не удивительно, что в “коммунарском движении даже в 60-е гг. было много разных параллельных “течений”, которые иногда не только не дружили, но иногда и остро конфликтовали между собой “по идеологическим соображениям” (например, по вопросу о “взаимоотношениях с комсомолом” или по вопросу о том, как относиться к изучению юными коммунарами философии..

Со временем менялся возрастной и социальный состав коммунарских объединений. Если в конце 50-х гг. И.П. Иванов начинал с организации сводной дружины пионеров, то в начале 60-х гг.. по стране разлетелось движение юношеских коммунарских клубов то в 70-е годы было несколько студенческих коммунарских объединений.

В 80-е годы “случались” родительские коммунарские объединения. Известно и о попытке создать трудовую коммуну вполне взрослыми людьми.

Да что там говорить, сам И.П. Иванов так быстро менялся в развитии своих представлений о Коммуне юных фрунзенцев и перспективах развития коммунарского движения в Ленинграде, что его идеи иногда не успевали освоить и принять даже, казалось бы, самые близкие сподвижники.

Известно, например, что его предложения по созданию “спутников” в школах оказались не принятыми взрослыми сподвижниками по КЮФ и ему пришлось покинуть эту коммуну. Может быть КЮФ потому и прожила ещё 8 лет, что у неё была такая перспектива, оставшаяся в “наследство” от И.П. Иванова. Во всяком случае, приехав в Ленинград специально, чтобы понять, почему КЮФ прекратила своё существование в 12-летнем возрасте, я от многих “кюфовцев”, ставших педагогами, слышал примерно один и тот же ответ:   она прекратила своё существование, когда большинство школ района освоило коммунарскую методику, и она в качестве районной школы пионерского актива выполнила свою миссию. Имелось в виду, что в школах района научились проводить коллективные творческие дела из “методической копилки” КЮФа, сборы (подобные коммунарским) и даже лагеря (подобные кюфовской “Ефимии”. Можно ли было это считать миссией КЮФа, как говорится, “другой вопрос”. Видимо у И.П. Иванова было другое представление о миссии КЮФа в школах, если в письме от 24.02.70г. он писал мне, что “КЮФ-то родимый и “скис” на решении этой самой проблемы - стать не просто могучей державой рядом и над школами , но оружием  “подъёма целины”... (“спутники” - это ведь полумера, точнее, один только шаг...)”. Для Иванова “спутники” (своего рода филиалы) в школах и умение организовывать творческие дела, включая сборы и лагеря, только первый шаг в “штурме школьных твердынь”. Вот почему спустя много лет, несмотря на многолетнюю обиду, он согласился помогать Ф.Я. Шапиро и другим бывшим кюфовцам в “штурме” 308 школы Ленинграда.

И.П. Иванов не просто умел “строить “перспективы ближней, средней и дальней радости”, он “строил”, как я понимаю, “с другого конца”. Он шёл “от идеала”, от “сверхзадачи”, как сейчас сказали бы, “от миссии”, тогда как его молодые сподвижники по недостатку опыта вынуждены были осваивать “с начала” и в том, как они могли понять “миссию коммунарства по И.П. Иванову”, каждый мог продвинуться на столько, на сколько это позволяли субъективные и объективные обстоятельства. Большинство, к сожалению, после осуществления “первого шага” считало миссию КЮФ выполненной.

Полагаю, не сильно погрешу против истины, если скажу, что коммунарство в России второй половины ХХ века не менее многообразно, чем христианство этого периода. Пусть не обижаются (если смогут) на меня люди верующие за такое сравнение, а главное,  за то, что из православного христианства я ушёл в... коммунарство. Тогда на меня за это чрезвычайно сильно обиделся один очень уважаемый мною учитель литературы школы рабочей молодёжи, который за свою “самиздатовскую” церковную публицистику много лет (до этого) провёл в сталинских лагерях (и ещё через несколько лет после этого вынужден был эмигрировать). Незадолго до моего “ухода в коммунарство” он дал мне  рекомендательное письмо  для поступления в Московскую духовную семинарию, поскольку хотел, чтобы я стал священником, иконописцем, его продолжателем в делах церковной публицистики.

Этому человеку, было трудно понять, как двадцатилетний юноша, считавший своим идеалом Алёшу Карамазова, с увлечением принимавший участие в росписи купола одного из храмов, мог поменять великое и вечное христианство на мелкое, суетное и преходящее коммунарство... Он переживал, что я “замешкался” с поступлением в семинарию и попал под один из “мирских соблазнов”. А с переходом из художественного вуза в семинарию я тогда медлил лишь по той причине, что уж очень захотелось при  жизни построить Царство Божие на земле, а церковь, которую называли “церковью молчания” мне казалась “церковью спящей”.

Когда довелось съездить в Сибирь, специально заехал  в Тайшет и встретился там  с иеговистами, которых туда сослали как раз за то, что они не молчали, стал приглядываться к этим смелым людям, но, одновременно с... коммунарами. Совершенно случайно, встретив в лесу около г. Братска юных коммунаров, попал на Всесоюзный коммунарский сбор в Братске  (1964 г.). Три дня прожитые на сборе были днями проведёнными в “земном раю”. Там я увидел именно те человеческие отношения (заботы, любви, уважения, стремления “улучшить окружающую жизнь на пользу и радость людям”), о которых мечтал как об отношениях присущих Царству Божию.  Известно, что многие ребята после жизни на коммунарском сборе и в коммунарском лагере говорили: “Мы жили при коммунизме!”... Для меня, увлечённого тогда идеями христианского социализма, представления о Царстве Божием и коммунизме тогда почти совпадали.

То был первый период моего отношения к коммунарству. Отношения восторженного. Увы! Он быстро сменился вторым. Периодом модернизации. Мне показалось, что коммунары слишком эмоциональны и им не хватает  духовности, интеллекта. И не успев стать “обычным коммунаром”, стал “еретиком”. Стал в коммунарстве искать педагогические средства  для воплощения идей христианского социализма и идей преодоления отчуждения (которыми я тогда был увлечён). Создавая “коммунарский университет юных марксистов” (КУЮМ).

Уже через год наступил период разочарования. Многие коммунарские объединения в условиях прогрессирующего в стране “застоя” “увядали” и даже “самораспускались”, как, например, (это было буквально на моих глазах)  с большим коммунарским объединением г. Горловки.

Мне запомнились слова писателя С.Л. Соловейчика о том, что смысл имеет только то, что имеет продолжение. И я считал, что юные коммунары и их клубы “должны иметь продолжение”. Они должны стать “молодыми коммунарами” и, подрастая, создавать  “настоящие коммуны” (“полные”, как их называл А.С. Макаренко, т.е. трудовые и одновременно бытовые). Представлялось возможным “повсеместным распространением полных коммун” создать предпосылки для построения в стране “коммунарского коммунизма”.

При таких взглядах “самороспуск коммунарского объединения” (или одиночный “уход обратно в лес”) мне представлялся таким же грехом, как для верующего человека самоубийство.

К сожалению, мой собственный эксперимент по воспитанию “коммунарских марксистов”, показал,  что, дело это куда более сложное и длительное, чем я думал...

Четвёртый период моего отношения к коммунарству начался после того, как я отчаялся в надеждах победить отчуждение и построить какой-либо рай или коммунизм “на этой земле”. Казалось, что человечество фатально обречено на неминуемую гибель и даже как бы жаждет этого.

К счастью, я не долго оставался абсолютным пессимистом (может быть из-за того, что я Водолей, о чём я тогда и не подозревал) и “придумал” для себя “житейскую философию пессимистического оптимизма”.

Нужно двигаться, жить, “трепыхаться”, даже если шансов на спасение ни в этой, ни в загробной жизни не осталось. Это как у героя фильма “Письма мёртвого человека”, которого играет Р. Быков.

После атомной войны обречённый на гибель (от облучения) учёный считал нужным последние дни своей жизни посвятить устройству для таких же обречённых детей новогодней ёлки.

Он снаряжает их в путь (фактически “в никуда”) со словами: “Пока вы идёте, вы живы”...  Можно сказать, что период “пессимистического оптимизма” по отношению к коммунарству у меня продолжается уже больше 30 лет...

Оказалось, что при таком “пессимистическом оптимизме” всё-таки можно жить и действовать весьма долго... Но уже не надо было так торопиться и так напрягаться, как это было, когда жил под коммунарским девизом “Наша цель - счастье людей! Мы победим, иначе быть может!”. А ведь у коммунаров-фрунзенцев при И.П. Иванове было ещё “круче”: “Победа, во что бы то ни стало!”. А если не победа? Делать своему коллективу своеобразное “харакири”, как это сделали самораспустившиеся коммуны?

Сейчас в среде “бывших коммунаров” не принято вспоминать, что у коммунаров был своеобразный гимн, который назывался “маршем” и который совершенно добровольно пели во многих городах перед началом сборов. В нём были и такие слова: “Мы верны нашей партии, коммунары - это гвардия, все готовы на подвиг любой”. И как пели!  А ведь если считать себя “гвардией партии”, то что оставалось делать, например, в 1968 г., когда случились известные события в Чехословакии и желание быть “гвардейцем  партии”, “авангардом комсомола” у многих пропадало... И самораспускались в первую очередь те  “коммунарские гвардейцы”, которые до этого считали себя “активом школьного комсомола”. Те же, кто не связывал себя клятвами верности партии, думали о самороспуске не думали, но таких усердно стремились распустить бдительные стражи тогдашних идеологических устоев.

Есть мнение, что коммунары воспитывали свободомыслие. Думается, что это преувеличение. Инакомыслие некоторое воспитывалось, но оно было во-первых, очень “дозированным”, а, во-вторых,  как бы “справа”. Коммунары часто были “более идейными”, чем “обычные комсомольцы”. Например, в коммунарские клубы принимали не “всякого” комсомольца. Помню при первой встрече с Ивановым, Игорь Петрович вслух размышлял, стоит ли в определении коммуны, кроме определений, что коммуна это “лаборатория методики коммунистического воспитания”; “школа педагогов-организаторов” и “бригада энтузиастов коммунистического воспитания” является ещё и “авангардом”.  В то, что это авангард, он не сомневался, но вот стоит ли в официальных документах это отражать...

Инакомыслие относительно того, что к коммунизму нужно двигаться быстрее для коммунаров было типичным, проповедь о том, что “коммунарство - это “моделирование коммунистических отношений в локальных условиях социального эксперимента” могла быть выслушана с интересом и найти в среде старших коммунаров своих сторонников. Но  идеи о том, что к коммунизму можно перейти через создание выросшими юными коммунарами трудовых коммун, даже коммунарами “со стажем” воспринималась настороженно. Большинство “видело” себя после школы в вузах, а не “на производстве”. Говорить о том, что отчуждение при социализме возрастает в коммунарском кругу было рискованно, а о возможности реставрации капитализма я разговоров и не слышал.

Известная со времён натурфилософов идея, повторенная Ф. Энгельсом  в “Диалектике природы” о том, что ребёнок  в своем предродовом развитии повторяет историю развития своего биологического вида, а в развитии после рождения - историю своих человеческих предков  (повторение филогенеза в онтогенезе, как одно из проявлений диалектического закона отрицания отрицания) и попытка обосновать на основе этого закона необходимость педагогической организации подобной “повторяемости” (с помощью “теории педагогической относительности” и методики воспитания по “шкале из семи педагогических позиций”), к сожалению,  встретили со стороны И.П. Иванова и его старших кимовцев (в 1972 г.) резкое неприятие и обвинение в “буржуазном релятивизме”. А когда к этому прибавилась рукопись моей статьи с претенциозным названием “О стихийности и сознательности в коммунарском движении” “чаша терпения” Игоря Петровича переполнялась...

Мне было досадно. И тогда и ещё больше в конце 1975 г., когда Устав КМС, принятый единогласно на Х! слёте КМС (слёт проходил 20 дней на борту теплохода, двигавшегося по Волге), ленинградский КиМ отказался “ратифицировать” и (по настояниям И.П. Иванова) этому последовали в Полоцке, других городах и Устав так и не вступил в силу.

“По человечески” я понимаю И.П. Иванова - его столько лет “терзали” в “идеологических инстанциях” за “попытку создать организацию в организации”, он столько доказывал, что коммунарское движение это вообще не организация, он на этом столько потерял здоровья, что появление у КМС своего “Устава” вполне могло рассматриваться им как новый повод для усиления нападок на него, как на основателя коммунарского движения.

Интересно, что спустя четверть века его ленинградские последователи объединились, наконец, в Ассоциацию, которая называется “Педагогика социального творчества”. Но это уже в другую эпоху, а мог ли тогда И.П. Иванов предвидеть, что не станет ни той партии, ни того комсомола... Досада осталась, а обиды на Иванова нет.

Однако повторюсь, суждение о воспитании в коммунарах 60-х гг. свободомыслия, по моим наблюдениям тех лет,  очень субъективно.

***

Но вернусь к своей “коммунарской биографии”. И так, во второй половине 60-õ смысл жизни стал видеться в помощи тем, кому ещё хуже. В заботе о них. В том, чтобы их поддержать. У героя фильма, которого сыграл Р. Быков, есть “родственная душа” в мультфильме для малышей “Лягушонок ищет папу”. Лягушонок папы не нашёл, но стал “папой” для кузнечика и обоим стало легче...

И вот тут вдруг мы для себя обнаружили, что кроме “пионерского и комсомольского актива” есть и другие подростки, Есть “дети улиц”, есть дети безнадзорные, дети, “оказавшиеся в сложной жизненной ситуации”, в ситуации “аутсайдеров”... И стало понятно, что “разовыми” “операциями” типа “Радость детям двора” таким ребятам не очень-то поможешь.

И началась работа моего клуба “ОРИОН” (созданного при Доме культуры) с ребятами во дворах. Когда это стало получаться, мои “юные культармейцы” стали подумывать о поступлении в пединституты, а я не имел опыта работы со студенческим коллективом. Вот тут-то я и решился впервые (в конце 1969 г.) написать письмо Игорю Петровичу, который уже 6 лет руководил студенческой Коммуной имени Макаренко (КиМ).

Сперва к нам в “Орион” на несколько дней приехала из КиМа (“на разведку”)  студентка Галя Слепцова, а потом пришло письмо от Иванова, в котором Игорь Петрович писал: “Я “взахлёб” прочитал Ваши материалы...почувствовал родство наших душ...

Радостно стало за наше Дело, ибо “Орионовская ветвь” нашего Древа, сохраняя главное-общее, оригинально его воплотила, точнее, воплощает в своём непрерывном росте”.

В письме содержалось приглашение. Я не заставил себя упрашивать и сразу приехал в КиМ. Я был восхищён  этим человеком.

Мне тогда показалось, что он очень  похож на В.И. Ленина, хотя усов и бороды не носил.

Он тоже картавил. Много я видел “двойников” Ленина, но столь похожего не встречал. И тогда казалось, что сходство  больше было не внешнее, а внутреннее, духовное.

Разумом я не разделял его “исторического оптимизма”, но всё равно общение с ним каким-то удивительным образом “оптимизма эмоционального” прибавляло.

Чуть ли не через неделю я опять приехал в Ленинград и привёз с собой два десятка своих “орионовцев”.

В итоге этих двух визитов методика работы нашего “ОРИОНА” была признана КиМом коммунарской,  мне был вручён кимовский значок , а когда позже (в 1973г), был открыт кимоский ЛММЦ (Ленинградский меториально-методический центр) я увидел своё имя на стенде в списке почётных друзей КиМа...

Это знакомство с И.П. Ивановым и КиМом было, как сказали бы учёные, “одним из важных факторов”, побудивших меня создать и в Моске (при МГПИ) “Первый экспериментальный студенческий педагогический отряд” (ЭСПО). С его помощью мы гораздо успешнее создавали во дворах свои “Форпосты культуры”.

Но именно тогда  “коммунарская методика” стала нами наиболее смело переосмысливаться и “адаптироваться” к “условиям работы в период застоя”, к условиям, диктуемым “специфичностью” “дворовой клиентуры”, к условиям домкомовской “инквизиции” и постепенно трансформировалась в то, что коллега Иванова по преподавательской деятельности и работе в Педагогическом обществе (доцент МГПИ и председатель Макаренковской секции при  Центральном совете Педагогического общества), научный руководитель нашего ЭСПО Э.С. Кузнецова стала называть “дворовой педагогикой”, а я теперь называю так же, как назвал третий свой учебник: “Социальная педагогика детско-подросткового клуба по месту жительства”.

По моим тогдашним наблюдениям, Игорь Петрович безусловно верил в возможность построения коммунизма.

Сейчас я думаю, что он верил в коммунизм больше, чем его исторический “прототип”, на которого он был так похож.

Более того, он верил, что педагоги с детьми могут существенно влиять на его приближение.

И он, конечно же, не мог принять моего пессимистического на этот счёт отношения, тем более, - прогноза о том, что отчуждение будет прогрессировать и, следовавшего из этого вывода,  что детей  надо готовить не к “светлому коммунистическому завтра”, а к жизни  в усложняющихся условиях “нарастающего отчуждения”, что готовить надо не “просто коммунаров”, а “культармейцев” (т.е. лидеров, способных организовывать взаимопомощь и помощь окружающим в условиях прогрессирующего социального отчуждения экологического и всякого другого кризиса).

Как позже складывались отношения с Игорем Петровичем, я уже сказал, а что стало со страной все и так знают.

Я не радуюсь тому, что в этом споре мой пессимистический прогноз (увы!) во многом оправдался.

Но моя тогдашняя “ересь” по отношению к коммунарству Иванова (а это было после “хрущёвской оттепели”,  когда в “заморозках застоя” коммунарские клубы “вымирали как мухи”, а их лидеры, махнув рукой, “уходили обратно в лес”), способствовала “сохранению на социально-педагогической ниве” не только меня и моих друзей.

До знакомства с Ивановым она помогла создать в сложном 1968 г. клуб “ОРИОН”, а позже ЭСПО (в 1971), Форпост культуры им. С.Т. Шацкого, способствовала появлению в стране массового движения педагогических отрядов. Кстати, и КиМ И.П. Иванова включился в это движение.

Потом на смену этому движению пришло движение семейно-педагогических клубов, ещё позже в России вновь заявило о себе движение скаутов...

Наверное не случайно, в двенадцатом клубе, из созданных мною за тридцать с лишним лет, (кстати, ему уже больше 12 лет и он уже “пережил” Фрунзенскую коммуну, но при этом как-то не считает свою “миссию” выполненной и не стремится самоликвидироваться...) нет “коммунарского коллектива”.

А ведь очень старался сделать нашему клубу “коммунарскую прививку”, для чего возил своих ребят на коммунарские сборы в другие города.

Но то ли сборы оказались не столь “зажигательные”, нежели в 60-х, то ли “дровишки” оказались сырыми, но не зажглось “коммунарского огонька”. Тем более, нет коллектива “коммунарских марксистов”, а есть объединение самых “обычных” скаутов, которое, впрочем, в своём энтузиазме не уступает многим коммунарским клубам 60-х гг., и педагогическим отрядам 70-х.. И летние палаточные лагеря устраивают (без дотаций от кого-либо), и праздники “на пользу и радость людям” проводят... И вообще оказалось, что наши нынешние скауты очень похожи на наш первый педагогический отряд 1971г. И даже их актив тоже, в основном, из студентов. Только то, о чём они мечтают  коммунизмом не называют.  Вот ведь как бывает!

И кто бы мог подумать тридцать лет назад, что я вручу в подарок свою книгу архиепископу Александру (ответственному за работу с молодёжью в Патриархате), а он попросит меня поделиться опытом работы с детьми в Православном молодёжном центре...

И мой “отход” от церкви в коммунарство (который, не скрою, смущал когда-то мою душу) теперь уже не воспринимается таким греховным вероотступничеством, как казалось когда-то в 64-ом, когда, подобно витязю на распутье, выбирал между православной церковью, иеговистами и коммунарами...

А что касается “коммунарской методики”, то и она (скажем скромно - её фрагмент), как дополнение к “скаутингу” и нашим другим “методическим средствам”, помогал и помогает нашему клубу выжить в последние годы.

Массовые праздники   подвижных игр, которые наш клуб “Ровесник” проводит в микрорайоне каждые два месяца (а в этом году и чаще) и которые создали клубу авторитет в глазах населения и районной администрации, организуются по “классической коммунарской схеме организации коллективного творческого дела: коллективная подготовка, коллективное выполнение и коллективная оценка”.

Перед праздником создаётся “совет дела”.

На празднике одновременно работает несколько “микроколлективов” (своего рода “творческих групп”). После праздника обсуждение по кругу трёх вопросов: “что было хорошо, почему и кому скажем спасибо”; “Что было плохо и почему”; “Как в следующий раз сделать лучше”.

Два маленьких “нюанса”. Первый: при обсуждении первым начинает говорить самый младший из ребят, а заканчивает самый старший из педагогов. Второй: весь праздник и всё обсуждение записывается на видеоплёнку. И так несколько лет подряд.

Поэтому совет дела при подготовке очередного праздника может “освежить в памяти все подобные праздники (например, “Масленицы” или “Новогодние праздники” и все их коллективные обсуждения. Но эти “нюансы” в принципе существа методики, считаем, не меняют, а лишь чуть-чуть модернизируют. Так сказать, “коммунарская методика+”.

Конечно, в истории клуба было много разных коллективных творческих дел. И общеизвестных и своих “доморощенных”.

Существенно коммунарскую методику меняет (и адаптирует к более современным условиям) другое (всё, что связано с привлечением населения к работе с детьми и подготовкой этих воспитателей-волонтёров к работе с подростками в современных условиях), но для того, чтобы было достаточно понятно я должен был бы пересказывать содержание своего учебника по социальной педагогике клуба, а в нём 400 страниц...

А кроме того, есть ещё и то, что реализовать не удалось, о чём приходится пока только мечтать...

И что интересно: приближаясь к “пенсионному возрасту”, я замечаю изменения в своём “пессимистическом оптимизме”.

Пессимизма становится меньше, а оптимизма больше. Теперь смотрю на жизнь совсем не так пессимистично, как в период обучения в школе или в период своих жарких споров с Игорем Петровичем.

В практической работе с ребятами в клубе особых “новаций” и улучшений не прогнозирую, а вот в методической работе есть “задумки”. Очень хочется к двухтысячному  году “сделать” лазерный диск, в который включить все свои учебники, научные и публицистические статьи, всё лучшее из того, что было “наработано” за 10 лет работы в Академии наук РФ (труды, созданного мною в Российском институте культурологии Научно-методического центра социальной педагогики), методические материалы Первой опытной станции по внешкольному воспитанию и нашего многопрофильного детско-подросткового клуба “Ровесник”.

А ещё мечтается создать видеофильм “Иванов и его команда” и лазерный диск “Коммунарская энциклопедия”. А ещё бы лучше - “Энциклопедия отечественного общественно-педагогического движения”.

Хочется начать писать художественные произведения по материалам, накопленным в педагогической практике, рисовать картины, ваять скульптурные портреты С.Т.  Шацкого, А.С. Макаренко и других великих социальных педагогов нашего века.

Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что в молодости “начал за упокой”, а к старости заканчиваю “за здравие”...

А если кто-то скажет: “Впал в детство” - не обижусь. Как-то в начале 80-х меня попросили сделать доклад о коммунарстве в общественном институте ювенологии.

И я сделал доклад о “ювенатории”, где происходит чудо омоложения. Моя шутка была воспринята переполненным залом так серьёзно, что я стал задумываться о том, что “коммунарская методика + методика пессимистического оптимизма” и впрямь может послужить основой для создания “санаториев-ювенаториев”.

Вот такое неожиданное “последействие” (термин И.П. Иванова) жизни по “философии пессимистического оптимизма”, если её рассматривать не как нечто сугубо индивидуальное, а как некое многоэтапное “коллективное творческое дело”.

Или как “длительную игру”, как это мог бы сделать идеолог русского скаутизма начала века И.Н. Жуков.

Как “длительную игру”, как “игру в альтруиста” (в человека, который хочет помочь людям).

Или, как сказал кто-то другой, “свободную игру физических и духовных сил”. Заметим, при  этом, что  “свобода” была не какая-нибудь особенная (завидую и не верю тем, кто хвалится, что всю жизнь делали только то, что хотели), а всего лишь “осознанная необходимость”...

Кто-нибудь скажет: “Да всё проще - он же типичный Водолей!”.

Пусть так. Но этот Водолей был знаком с Ивановым, изучал коммунарское движение и был в нём еретиком...

“Всякое дело - творчески! Иначе зачем?”

Разве не так учил Учитель Иванов?

Уже после того, как этот материал был написан “случилась” международная научно-практическая конференция “Новаторство как традиция отечественной педагогики”, организованная Государственным НИИ семьи и воспитания, РАО, Министерством труда и социального развития и посвящённая целой группе юбилеев отечественных педагогов (170-летию Л.Н. Толстого, 150-летию И.Я. Яковлева, 120-летию С.Т. Шацкого, 110-летию А.С . Макаренко, 80-летию В.А. Сухомлинского).

Оказалось, что в программе нет имени И.П. Иванова, а в сборнике тезисов это имя упоминается лишь один раз, да и то в статье коллеги из Беларуси (в статье доцента кафедры педагогики БГУ к.п.н. С.А. Пуймана). Ну воистину, “нет пророка в отечестве своём”!

Пришлось срочно ехать в РАО и выступить на пленарном заседании о недопустимости замалчивания И.П. Иванова и его вклада в обсуждаемую на конференции проблему. Полагаю, что в итоге историческая справедливость была восстановлена.

И всё-таки досадно.

При этом заметим, что среди чествовавшихся педагогов-юбиляров И.П. Иванов был единственным, кто имел статус педагога-академика. Получается, что нынешние академики забыли о своём коллеге, которого сами же и избрали действительным членом своей академии.

Кстати, с трибуны конференции я сообщил о том, что в первых числах ноября ученики и сподвижники И.П. Иванова наметили провести в Питере свой съезд и спросил о том, сподвижники кого из чествуемых юбиляров тоже проводят съезд.

Ответом было молчание...

Член-корреспондент Академии педагогических и социальных наук,

кандидат социологических наук, руководитель Научно-методического центра

социальной педагогики Российского института культурологии АН РФ,

директор Первой опытной станции по внешкольному воспитанию,

член  Правления Союза общественных сил за спасения детей России

Р.В. Соколов

< Предыдущая		Следующая >