Эта рубрика создана 10 октября 2012 г.

----------------------------------------------------------------------------------------

Подлубнова Юлия С. ( к.ф.н. Екатеринбург)

Автожитийные тенденции в «Педагогической поэме»
А.Макаренко

(из интернета)

Другое произведение художественной литературы 1930-х годов, которое, по нашему мнению, наряду с «Как закалялась сталь» Н.Островского входит в ядро метажанра «коммунистической автоагиографии», - «Педагогическая поэма» А.Макаренко.

«Педагогическая поэма» изначально задумывалась А.Макаренко как педагогический памфлет, компилирующий накопленный за долгие годы педагогической деятельности писателя автобиографический, документальный материал. Однако в процессе десятилетней работы «памфлет» непроизвольно разросся до огромного художественного полотна, «поэмы». И не просто поэмы, а Поэмы труда и дисциплины. Недаром современники А.С.Макаренко восприняли его творение, как «мудрую, страстную, по-своему единственную книгу, говорящую о рождении нового социалистического человека», книгу, которая «навсегда встанет в ряд с лучшими творениями поэтической мысли человечества».

Говоря о жанре «Педагогической поэмы» А.Макаренко, нельзя отрицать, что «поэма» по своему объему приближается к романным формам. Многие критики зачисляют произведение А.Макаренко в ряды советского романа, романа воспитания. Однако очевидно, что по своей структуре «Педагогическая поэма» - жанровый гибрид. Как отмечает Б.Костелянец, «В поэтике книги Макаренко есть нечто и от памфлета, и от романа, и от автобиографической повести». Фактически же, если судить и по объему и по структуре, перед нами явление скорее эпическое. Недаром тот же исследователь, Б.Костелянец, пишет: «Это - прозаическая эпопея. Хотя элементы памфлета и элементы романа занимают здесь свое место, в ней все же преобладает эпическое начало...»

Жанровая неоднозначность «поэмы» А.Макаренко позволяет взглянуть на это произведение и как на коммунистическое автожитие.

Как и в романе Н.Островского «Как закалялась сталь», в «Педагогической поэме» А.Макаренко героем произведения становится человек общественный, человек долга, коммунистический подвижник. И хотя сюжетом «поэмы» не является настоящий агиографический сюжет: вся жизнь героя от рождения и до смерти, - но многие его моменты, связанные с архетипическим потенциалом образа центрального персонажа, имеют переклички с житийными образцами.

Главного героя «поэмы», того же А.Макаренко, в сентябре 1920-ого года заведующий губернским народным образованием посылает на «святое дело»: отдает в его ведение колонию малолетних преступников. Заведующий ставит перед героем задачу сделать из босяков, беспризорников, уголовников новых советских людей. «Самое главное, это самое не какая-нибудь там колония малолетних преступников, а, понимаешь, социальное воспитание... Нам нужен такой человек вот... наш человек! Ты его сделай», - объясняет начальник. Для решения поставленной задачи герой вступает на путь подвига. Ему, бывшему школьному учителю, интеллигенту в очках, приходится отринуть страх смерти, преодолеть собственную «интеллигентскую тряпичность», множество внутренних слабостей, подчинить свою жизнь железной воле.

По тексту «поэмы» несложно проследить становление личности «подвижника соцвоса». «В первой части я хотел показать, как я, неопытный и даже ошибающийся, создавал коллектив из людей заблудших и отсталых», - определяет проблематику начальных глав и даст автохарактеристику (то есть характеристику героя «поэмы») А.Макаренко в письме М.Горькому.

Первые малолетние уголовники, появившиеся в колонии, - «урки», «уркаганы», как они сами себя называют, преподносят герою первое испытание, испытание на прочность его воли. «Урки» полностью игнорируют установленные в колонии правила общежития, отказываются работать, держат в страхе и всячески терроризируют весь воспитательный персонал и жителей близлежащих деревень, селян. Герою приходится вступить на путь активной борьбы с «урками» и с их философией. Он избивает самого наглого «урку» Задорова, тем самым укрощает всю компанию. «Грехопадение педагога» приносит ему первую психологическую победу: «урки» начинают его уважать, принимают правила колонии, начинают работать и учиться.

Но из последующих испытаний подобного рода герой старается выходить более достойным для «подвижника соцвоса» образом. Например, во время товарищеского суда над Буруном, ограбившим старушку, он находит в себе силы «сдержаться» и «не пустить в Буруна чем-нибудь тяжелым». Или во время «зверской» драки с финками, случившейся в спальне колонистов, он оказывается способен ее прекратить исключительно силой своего молчания. Насилие, понимает он, не есть эффективный способ перевоспитания босяков. Потому в дальнейшем А.Макаренко при укрощении поступающих в колонию уголовных элементов старается избежать насилия и выбрать ту или иную легитимную в коммунистическом обществе педагогическую тактику.

В дальнейшем, в деле укрощения «урок» и беспризорников герой, отказавшийся от насилия, постепенно достигает такой виртуозности, что оказывается способен творить чудеса. Показателен в этом плане эпизод с малолетним бродягой Полещуком, которого секция дефективных при наробразе признала душевнобольным и отправляла в специальный дом. А.Макаренко, на удивление собравшейся вокруг протестующего мальчика толпе, быстро находит с «сумасшедшим» общий язык и увозит его в свою колонию.

«- Чего ты кричишь? - спросил я его.

Да вот, видишь, признали меня сумасшедшим...

Слышал. Довольно кричать, едем со мной.

На чем едем?

На своих двоих. Запрягай!»

Этот случай, равно как и ряд других подобных же в «поэме», напоминает типичные для житийной литературы случаи изгнания подвижниками бесов из душевнобольных людей.

Что примечательно, свою миссию в колонии герой «поэмы» изначально воспринимает именно как борьбу с метафизическим злом. Его целью оказывается не столько создание дисциплинированного и отлаженного коллектива, сколько перевоспитание беспризорников, искоренение в них всего темного и буржуазного (то есть преодоление их метафизической испорченности), направление их на стезю коммунистической добродетели. «Для нас мало просто «исправить» человека, мы должны его воспитать по- новому, то есть должны воспитать так, чтобы он сделался не просто безопасным или безвредным членом общества, но чтобы он стал активным деятелем новой эпохи», - сформулирует А.Макаренко эту цель в «поэме».

Основной стратегией А.Макаренко в борьбе со злом в каждом воспитаннике становится выработка у последнего подвижнического рефлекса подражания. Примером собственной жизни, самоотверженной работы и самодисциплины герой внушает к себе уважение и желание подражать ему. Как пишет сам А.Макаренко, «Вы можете быть с ними сухи до последней степени, требовательны до придирчивости, вы можете не замечать их, если они торчат у вас под рукой, можете даже безразлично относится к их симпатии, но если вы блещете работой, знанием, удачей, то спокойно не оглядывайтесь: они все на вашей стороне, и они не выдадут. Все равно в чем проявляются ваши способности...

И наоборот, как бы вы ни были ласковы, занимательны в разговоре, добры и приветливы, как бы вы ни были симпатичны в быту и в отдыхе, если ваше дело сопровождается неудачами и провалами, если на каждом шагу видно, что вы своего дела не знаете, если все у вас оканчивается браком или «пшиком», - никогда вы ничего не заслужите, кроме презрения...»

Для поддержания «подвижнической» репутации и соответствующего статуса герою «поэмы» приходится установить над собой жесткий контроль, выработать «привычку к молчаливому, терпеливому напряжению», «в присутствии колонистов и воспитателей быть энергичным и уверенным в себе». Более того, герой ради общего дела отказывается от строительства какой бы то ни было личной жизни. Его единственной семьей оказывается коллектив.

В сущности, А.Макаренко-герой оказывается таким же коммунистическим аскетом, как и Павел Корчагин Н.Островского. Аскетизм как сознательная авто идентификационная установка, ему, как и Корчагину, конечно же, не свойственен, однако, отдаваясь целиком делу создания коммунистического коллектива и строительства новой жизни, герой «поэмы» отказывается от забот о собственном благополучии и комфорте. Он не знает ни чревоугодия, ни сладострастия, ни каких-либо иных отвлекающих от главного дела жизни занятий и пороков. Его изредка посещают лишь сомнения в собственной силе. В первой части «поэмы» герой еще не всегда может преодолеть эти сомнения. Так, например, когда ребята приводят к нему колониста Приходько, который грабил на дороге, герой крепко нервничает и почти совершает суицид. В дальнейшем же, став твердой, закаленной в борьбе со злом личностью, он в подобных случаях силой железной воли преодолевает свою потенциальную слабохарактерность.

Укротив изначальное стихийное зло в воспитанниках и себе и наладив совместный быт, А.Макаренко-герой переходит на иной уровень служения собственному делу: он становится Учителем и Настоятелем колонии, то есть начинает выполнять присущие подвижнику социальные функции.

А.Макаренко в поэме предстает не столько как педагог-профессионал, сколько как духовный наставник, Учитель. Он плохо разбирается в многочисленных педагогических и педологических теориях, нюансах, навязываемых ему вышестоящими инстанциями: различными «олимпийцами», «пророками и апостолами» от педагогики. Зато герой является отличным практиком. Воспитанники буквально влюбляются в него с первого взгляда и добровольно воспринимают те истины, которые он им преподносит. И истины эти, надо отметить, не только и не столько коммунистические. А.Макаренко учит колонистов правилам общежития, созданного по принципам социальной справедливости, учит уважению друг к другу, труду и дисциплине - всему тому, чему учили паству и христианские подвижники.

В поэме нет ни одной сцены, где герой выступил бы как дидакт, с высоты своего авторитета поучающий и наставляющий на путь истинный того или иного беспризорника. Зато от него словно бы исходит просветляющая сила любви к ближнему: он любит каждого колониста и каждый колонист любит его. Любовь эта, конечно, не по-христиански всепрощающая: герой А.Макаренко - новый «подлинный гуманист», для которого интересы конкретного коллектива важнее отвлеченных истин. Он не добр, но по-коммунистически справедлив. За проступки он карает: сажает, скажем, колонистов под арест или назначает трудовые повинности. Но эти кары воспринимаются «преступниками» как должное, они с радостью позволяют наказать себя (вспомним, например, «куряжский» эпизод про Ваню Зайченко, избившего вместе со своей компанией вора и воспринявший последовавшее наказание как облегчение для собственной совести). Самым страшным наказанием, которое может назначить А.Макаренко, становится в «поэме» изгнание из колонии.

Учитель А.Макаренко учит силой собственного доверия. Тому пример - случай с Семеном Карабановым, провинившимся и ушедшим из колонии, но добровольно вернувшимся. Между Семеном, который просит принять его обратно в коллектив, и А.Макаренко происходит следующий диалог:

Вы мне прямо скажите, верите вы мне?

Верю, - сказал я серьезно.

Нет, вы правду скажите: верите?

Да пошел ты к черту! - сказал я, смеясь. - Я думаю, прежнего ж не будет?

От видите, значит, не совсем верите...

Напрасно ты, Семен, так волнуешься. Я всякому человеку верю, только одному больше, другому меньше: одному на пятак, другому на гривенник.

А мне на сколько?

А тебе на сто рублей.

Через две недели А.Макаренко, по тексту «поэмы», дает Семену револьвер, доверенность и посылает в финотдел за крупной суммой денег, доказав тем самым на деле, что действительно верит в честность воспитанника. Недаром, Семен, в последующем, становится одним из лучших колонистов. «Такие поручения изумляли нас. И только спустя много лет мы поняли, что это было большое доверие к нам умного и чуткого человека, что этим доверием Антон Семенович пробуждал у нас к действию спавшие до того лучшие человеческие качества», - напишет реальный Семен в воспоминаниях о своем учителе.

Вера в человека, во все самое лучшее в нем, тактика доверия сближает А.Макаренко с духовными Учителями различных религий, в том числе - с христианскими подвижниками.

В другой «подвижнической» роли, Основателя и Настоятеля колонии имени М.Горького, на первых порах ее существования - голодные, холодные, беспокойные годы гражданской войны - А.Макаренко вынужден постоянно решать многочисленные хозяйственные проблемы. У набранных в колонию беспризорников нет нормальной одежды и обуви, их едят вши, они постоянно болеют. Герою «поэмы» приходится самолично искать средства для устроения быта воспитанников: обходить соответствующие инстанции, налаживать контакты с селянами.

Хозяйство колонии за счет общих усилий - и особенно усилий героя - «путем чудес и страданий» постепенно ширится: появляются кузница, мастерские, свинарня, сельскохозяйственные угодия. И ширится оно настолько, что А.Макаренко приходится снять с себя основные хозяйственные заботы, пригласив на это дело профессионала Шере. Сам А.Макаренко становится нацелен больше на поддержку духовной атмосферы общины: он борется не столько с нуждами, но, в первую очередь, с такими болезненными для духа колонии явлениями, как лень, разгильдяйство, антисемитизм. «Бедность, доведенная до последних пределов, вши и отмороженные ноги не мешали нам мечтать о лучшем будущем». Мечты о лучшем будущем были явно спродуцированы и имплицированы в общественное сознание колонии самим А.Макаренко.

В результате напряженной работы героя в колонии складывается полуаскетическая атмосфера коммунистического монастыря, где каждый трудится и мечтает в направлении, одобренном или указанном Настоятелем, при этом здесь царят взаимоуважение и взаимолюбовь. Каждый приезжающий из внешнего мира человек замечает это: «От колонии Мария Кондратьевна была в восторге:

У вас рай, - говорила она. - У вас есть прекрасные, как бы это сказать...

Ангелы?

Нет, не ангелы, а так - люди».

Неудивительно, что на этом этапе колонии развития болезненным для ее духа явлением становятся и стихийные влюбленности воспитанников, которые так или иначе мешают жизни коммуны, разрушают общую полуаскетическую атмосферу. А.Макаренко отмечает: «Во все времена и у всех народов педагоги ненавидели любовь. И мне было ревниво неприятно видеть, как тот или другой колонист, пропуская комсомольское или общее собрание, презрительно забросив книжку, махнув рукой на все качества активного и сознательного члена коллектива, упрямо начинает признавать авторитет Маруси или Наташи - существ, неизмеримо ниже меня стоящих в педагогическом, политическом и моральном отношениях. Но у меня всегда была склонность к размышлению, и своей ревности я не спешил предоставить какие-либо права». Стихийная любовь воспитанников приводит коллектив колонии к различного рода миникатастрофам. Тому пример - самоубийство воспитанника Чобота от несчастной любви, испортившее общее настроение коллектива.

Всякий раз, когда среди воспитанников колонии намечается возрождение интереса к частной жизни, А.Макаренко начинает сильно беспокоиться и придумывать различные способы борьбы с этой тенденцией. Он, например, ищет смычки с комсомолом и особое внимание уделяет укреплению ритуальной стороны жизни коммуны. «Ваши знамена, барабаны, салюты, - все это ведь только внешне организует молодежь», - скажет герою одна начальствующая дама. «Вы представляете себе молодежь в виде какой- то коробочки: есть внешность, упаковка, что ли, а есть внутренность - требуха. По вашему мнению мы должны заниматься требухой? Но ведь без внешней упаковки вся эта драгоценная требуха рассыплется», - обоснует необходимость ритуалов А.Макаренко.

Другой способ укрепления высокого духа коллектива, по А.Макаренко, есть постоянное движение вперед, поддержка общего энтузиазма, который не может существовать без новых целей, новых барьеров и трудностей, которые необходимо преодолеть. Самым большим подвигом коллектива колонии имени М.Горького и А.Макаренко как ее Настоятеля станет «завоевание Куряжа», описанное в третьей части «поэмы».

Куряж - это бывший монастырь, а затем детская воспитательная колония на 400 человек, полностью разоренная и разграбленная собственными колонистами. После поездки на осмотр Куряжа, герой признается, что теперь перед его «духовным взором» Куряж непрерывно будет стоять «как ужасный сказочный мертвец, способный крепко ухватить меня за горло, несмотря на то, что смерть его давно было официально констатирована». Но, с другой стороны, он станет ощущать своим личным долгом преображение куряжан в идеальных колонистов, достойных граждан Советского государства.

Приехавшие в Куряж 120 правоверных горьковцев будут вынуждены «преобразить» и «перекрестить» в новую веру около 280 коренных куряжан. Причем, «крещение сих народов» состоится чуть ли не по всем правилам: с массовым омовением в реке и т.п.

Этот миссионерский подвиг окажется последним подвигом героя «поэмы». В третьей части «поэмы» получают развитие мученические мотивы, сопровождающие героя с самого начала повествования. Многочисленные недруги, доселе лишь «ухмылявшиеся и ржавшие», вредившие делу героя по мелочам, соберут воедино свои силы и нападут на Дон-Кихота Запорожского (как называют А.Макаренко в Наркомпросе). Предложенная А.Макаренко система воспитания на одном из заседаний «сонма пророков и апостолов» будет объявлена несоветской. Герой будет вынужден уйти с должности заведующего колонией имени М.Горького. На этом, в сущности, и заканчивается сюжет «Педагогической поэмы».

Однако на этом не заканчивается общее повествование: в последней, пятнадцатой главе третьей части «поэмы», обозначенной как «Эпилог», А.Макаренко уверен, что основанное им дело продолжает жить: «Каждую весну коммунарский рабфак выпускает в вузы десятки студентов, и много десятков их уже подходят к окончанию вуза. Каждое лето собирается эта интеллигенция в гости к своим рабочим братьям: токарям, револьверщикам, фрезеровщикам, лекальщикам, и тогда - начинается поход. И так же, как давно, рассаживаются командиры под стенами, стоят в дверях любители, сидят на полу пацаны. И так же ехидно-серьезный ССК говорит очередному неудачнику:

- Выйди на середину!.. Стань смирно и давай объяснение, как и что!» Герой продолжает надеяться на победу собственного дела: «Уже легче. Уже во многих местах Советского Союза завязались крепкие узлы серьезного педагогического дела, уже последние удары наносит партия по последним гнездам неудачного, деморализованного детства».

Такой оптимистический финал «поэмы» с одной стороны, соответствует морфологии соцреалистического романа как целостного явления. С другой стороны, заложенное в финале «поэмы» утверждение метафизического бессмертия героя, дело которого продолжает жить и развиваться, типологически сближает его с финалами житийной литературы, где непременным условием становится именно утверждение бессмертия главного персонажа...

Но не только архетипический потенциал в образе А.Макаренко-героя (его роли Учителя, Настоятеля колонии, Мученика) и некоторые морфологические составляющие «Педагогической поэмы» (хронологический принцип построения сюжета, наличие эпизодов, близких к чудесам, финал, постулирующий бессмертие героя и его дела) позволяют рассматривать это произведение как «житие». На дискурсивном уровне решения «поэма» явно тяготеет к сближению с такими знаковыми в своей совокупности для автожитийного определения текста речевыми жанрами, как проповедь и исповедь.

При создании своего произведения А.Макаренко-автор изначально «убежден в серьезнейшем значении «Поэмы», в правде метода, в поучительности опыта». Он принимает на себя роль писателя - учителя, знающего и отстаивающего своим текстом и всей своей жизнью конечные метафизические истины, и занимает дидактическую позицию по отношению к читателю, тем самым, задавая «поэме» проповедальную интенциональность.

В тексте отсюда постоянное «разбавление повествования теоретическими отступлениями по вопросам воспитания», в которых постулируются основные положения педагогической системы автора (см., к примеру, «типологию беспризорников», разработанную и тщательно описанную А.Макаренко, или минитрактат о необходимости поддержания педагогом общего стиля жизни коллектива). Кроме того, автор имплицирует в художественное целое «поэмы» полемику с конкретными, неверными, по его мнению, современными педагогическими системами и их частными доктринами (см., тот же минитрактат о беспризорниках, начинающийся со слов: «Надо решительно отбросить теорию о постоянно существующем беспризорном обществе...»). Все это укрепляет проповедальный пафос «поэмы».

Роль писателя-учителя, писателя-проповедника, апробированная А.С.Макаренко в «Педагогической поэме», в дальнейшем войдет в идентификационный фонд советского прозаика, о чем свидетельствует его последующее творчество, особенно - насыщенные императивом публицистические статьи и тексты публичных выступлений.

Исповедальная установка автора «Педагогической поэмы» не менее очевидна, чем проповедальная. Одной из целей А.Макаренко при создании своего произведения становится желание переосмыслить свой собственный жизненный опыт, рассказать читателю всю правду о себе и своем деле. То есть, как и в случае романа Н.Островского «Как закалялась сталь», советский автор, взявшись за написание правдивого повествования о себе самом, находится в ситуации исповеди. А.Макаренко целенаправленно выбирает форму повествования от первого лица, щедро приоткрывает читателю собственный душевный мир. По совершенно справедливым словам Б.Брайниной, авторское лицо в «поэме» оформляет предельная искренность, «чистая, горячая тональность, которую можно назвать кровеносной системой произведения». Особенно искренними кажутся в «поэме» внутренние монологи героя. Например, в главе «Лирика» приводится следующий монолог: «Я думал о том, что жизнь моя каторжная и несправедливая. О том, что я положил лучший кусок жизни только для того, чтобы полдюжины «правонарушителей» могли поступить на рабфак, что на рабфаке и в большом городе они подвергнутся новым влияниям, которыми я не могу управлять, и кто его знает, чем все это кончится? Может быть, мой труд и моя жертва окажутся просто не нужным никому сгустком бесплодно израсходованной энергии?..». Душевные сомнения и терзания лирического героя «поэмы» психологически достоверны и убедительны - у читателя складывается ощущение, что перед ним строки из интимного дневника самого автора «поэмы» и что вышеприведенные сомнения и терзания героя некогда были сомнениями и терзаниями самого А.Макаренко.

Сочетание в тексте дискурсивных элементов проповеди и исповеди при явно житийном потенциале, высокий пафос автобиографической «поэмы» А.Макаренко ставят этот текст в один ряд с «Житием Аввакума», ф классическим для русской литературы образцом автоагиографии.

Мы не будем, как в случае с романом Н.Островского, искать сюжетные и даже идеологические параллели между соцреалистическим текстом и данным произведением житийной литературы - их здесь не много. Однако мы не можем пройти мимо очевидной в случае А.Макаренко автомифологической ситуации, так же, как и в ситуации Н.Островского, типологически схожей с аввакумовской. Мы имеем в виду такую ситуацию, когда жизненный миф автора в читательском сознании становится неотличим от «житийного» мифа, созданного этим автором.

Авто миф А.Макаренко (так же, как и авто миф Аввакума) создавался на протяжении всей его творческой деятельности. «Педагогическая поэма» - отнюдь не первое произведение данного советского прозаика. На пять лет раньше «поэмы» увидела свет документальная повесть писателя «Марш тридцатого года» (1930). А после выхода в свет «поэмы» писатель создал еще ряд крупных книг: «Книгу для родителей» (1937), «Честь» (1938), «Флаги на башнях» (1938), множество рассказов, статей, несколько пьес и киносценариев. В этих произведениях приводится информация о детских и юношеских годах А.Макаренко, о его работе в трудовой коммуне имени Ф.Э.Дзержинского, о его нелегкой судьбе «педагога-поэта» и создается все тот же определенный облик авто героя, облик человека, увлеченного делом строительства коммунизма и социального воспитания. Здесь постепенно происходит смычка биографии и облика реального А.Макаренко с биографией и обликом его героя; смычка, запрограммированная самим писателем.

Согласно данной во всем массиве произведений А.Макаренко автобиографической канве, составляется абсолютно житийный сюжет жизни коммунистического подвижника: начиная с его рождения в семье потомственного рабочего в 1888 году, заканчивая временем тяжелых испытаний в конце 1930-х годов и сердечной болезнью весной 1939 года. Этот разрозненный по разным произведениям писателя сюжет не раз целиком выстраивали биографы А.Макаренко, окончательно подменяя в читательском сознании биографию А.Макаренко агиографией.

Однако, несмотря на то, что автомифологический сюжет «жития» А.Макаренко оказывается шире сюжета «Педагогической поэмы», только эту книгу писателя можно причислить к коммунистической автоагиографии, поскольку только эта книга А.Макаренко по своим тематическим, морфологическим и дискурсивным параметрам приближается к текстам житийной и автожитийной литературы и только эта книга А.Макаренко оказывается в ряду наиболее известных и популярных советских «учебников жизни» и канонических текстов соцреалистической литературы.

«Педагогическая поэма» по праву заняла видное место среди лучших произведений литературы социалистического реализма  Книга Макаренко по-настоящему партийна: в ней убедительно раскрываются идеи социалистического гуманизма, огромные возможности социалистического воспитания человеческой личности в обществе, свободном от эксплуатации человека человеком» - замечает исследователь А.Терновский. «Педагогическая поэма» оказывается главной книгой А.Макаренко, книгой его судьбы (так же, как авто житие Аввакума - из всего массива текстов, написанных протопопом).

Важно и то, что, как в случае Аввакума и его жития, завершением сюжета художественного текста советского прозаика становится реальная смерть автора и его последующая канонизация. А.Макаренко вскоре после скоропостижной смерти весной 1939 года приобретает в советском общественном сознании статус идеального педагога-коммуниста. Разработанная им педагогическая система признается, наконец, советской и наиболее эффективной среди существующих систем и начинает активно вживляться в практику социалистического воспитания.

Что примечательно, закрепившийся за А.Макаренко в советские годы статус «классика мировой педагогики» непоколебим и сегодня. При этом в наши дни А.Макаренко предстает в умах педагогов и людей, интересующихся историей педагогики, не столько идеальным педагогом - коммунистом, сколько мучеником режима, не раз в своей жизни находившимся на грани ареста и гибели, но сумевшим пронести свое собственное дело через все перипетии судьбы (совсем аввакумовский миф).

Если первые художественные памятники коммунистической агиографии появились в искусстве 1920-х годов среди литературы о В.И.Ленине, то в 1930-х годах «агиография» переместилась в автобиографическую литературу. Два наиболее сакральных в пространстве советской культуры автобиографических текста - роман Н.Островского «Как закалялась сталь» и «Педагогическая поэма» А.Макаренко - оказываются носителями авто житийных моделей.

Автожитийность данных советских произведений дает представление о том, насколько глубоко в ментальные пласты народного сознания проникла агиографическая модель жизне - и текстостроения. Очень важно, что данная авто доминанта, работающая на создание сакрального статуса данных произведений, усилила и «сакральный вес» метажанра коммунистической агиографии, то есть внесла свой вклад в усиление центростремительных тенденций советской культуры, само упрочивающейся благодаря наличию текстов с житийным потенциалом.

Дальнейшая жизнь коммунистической агиографии в советской культуре связана уже с героической литературой 1940-х годов, где происходит «разложение» жанрового канона.

«В нашей стране быть героем - святая обязанность», - писал Н.Островский в 1935 году. В конце 1930-х годов - в силу общей установки советской системы на «героепроизводство» - героев становится много. Вся страна узнает о подвигах Павлика Морозова, А.Чкалова, стахановцев, первых женщин-трактористов и других ударников социалистического труда.

Л.Чайкина, З.Космодемьянская, А.Матросов, молодогвардейцы, летчики Гастелло и Покрышкин и другие герои войны, совершившие те или иные подвиги в деле борьбы с фашизмом и, как правило, заплатившие за это ценой собственной жизни, становятся в общественном сознании эпохи культовыми, сакрализуются. В литературе появляются такие произведения, как «Чайка» П.Бирюкова (1942), «Зоя» М.Алигер (1943), «Молодая гвардия» А.Фадеева (первый вариант - 1945) «Александр Матросов» П.Журбы (1946), «Повесть о настоящем человеке» Б.Полевого (1946) и ряд других, которые представляют художественно осмысленные биографии известных всем героев войны.

Данная литература 1940-х годов при всей своей установке на документ пытается сохранить найденный ранее в соцреалистической литературе идеализирующий принцип создания образа позитивного героя, фактически, - ряд канонов предыдущей коммунистической агиографии. Книга «Как закалялась сталь» становится эталоном для всей литературы этого рода. Именно «Как закалялась сталь» дает тематику, проблематику и ряд художественных решений героическим произведениям 1940-х годов. В силу подобной ориентации и того, что героями биографических произведений 1940-х годов являются погибшие Герои, жертвы фашизма, их художественные двойники неизменно окружаются мученическим ореолом. Это становится предпосылкой для актуализации в данной литературе жанра мартирия (мученической разновидности агиографии).

Однако нельзя не заметить, что уже в ранней литературе 1940-х годов происходит резкое расхождение с каноном прежней коммунистической агиографии: здесь намечается деаскетизация образа «положительного героя» (им становятся не чужды простые человеческие радости: они, например, влюбляются, обустраивают быт); не всегда работает принцип моноцентричности (авторы могут сосредоточить повествование на нескольких героях - А.Фадеев «Молодая гвардия»); часто нарушается хронологизм, используются приемы про- и ретроспекции («Чайка» Н.Бирюкова, «Повесть о настоящем человеке» Б.Полевого); нарушается принцип пиететной авторской дистанцированности (М.Алигер «Зоя»); наконец, художественная ценность многих текстов этой литературы оказывается под большим вопросом (самый агиографичный текст данной литературы - роман П.Журбы «Александр Матросов» художественно слаб и вторичен), что препятствует их литературной канонизации. Нам кажется вполне обоснованным констатировать «разложение» канона коммунистической агиографии в художественной литературе начала 1940-х годов. Хотя, безусловно, отголоски агиографии можно найти и в литературе позднего соцреализма.

АВТОР: Подлубнова Ю.С.

При использовании материалов сайта ссылка на сайт (www.superinf.ru) обязательна.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

А. С. Макаренко в контексте современности трансформация советско

Подлубнова Юлия

А.С. Макаренко в контексте современности: трансформация советского мифа

ТЕКСТ ДОКЛАДА, ПРОЗВУЧАВШЕГО НА КОНФЕРЕНЦИИ::

В последние десять лет в пространстве современной гуманитарной мысли произошел сдвиг в плане рецепции советской культуры и ее основополагающих мифов.

Если в перестроечную и постперестроечную эпоху вышедший в центр культурной жизни постмодернизм занимался активной деконструкцией советской мифологии, то диалог современной – уже постпостмодернисткой культуры – с советским прошлым строится иным образом: сейчас очевидно, что советское надо переосмыслять – и переосмыслять объективно.

Советская мифология и ее устойчивые мифы в современной культуре не развенчиваются, а скорее трансформируются.

Одним из подобных советских мифов является миф Макаренко или, точнее, миф о Макаренко.
Миф Макаренко создавался самим Макаренко (в данном докладе его мы не рассматриваем), миф о Макаренко создавался советской культурой и включал в себя три основные мифорепрезентации Макаренко.

То есть представлял его
* как биографическую личность
* как педагога
* как писателя
В первом случае Макаренко в пространстве советской культуры представал как Человек и Герой с большой буквы, идеальный коммунист, верный курсу партии, бескомпромиссный строитель социализма.

Личность и биография Макаренко предельно идеализировалась: то есть подчеркивались моменты соответствия личных качеств Макаренко и всей его жизни коммунистическому идеалу и опускались моменты – несоответствия.

Исследователи подчеркивали такие качества Макаренко, как: вера в коммунистическую идею, аскетизм, социалистический гуманизм.

Биографы подменяли в читательском сознании биографию Макаренко «коммунистической агиографией» (см., например, критико-биографические работы Е. Балабанович, Т. Кроль, А. Ложечко, Ю. Лукина).

Вторая мифорепрезентация Макаренко представляла его как идеального педагога, основоположника советской педагогики, самой «передовой» и «эффективной» в мире. Макаренко позиционировался как воспитатель нового коммунистического человека, противник всего «буржуазного» (см. работы Л. Виничук, Г. Жураковского, Н. Нежинского, М. Павлова).

И наконец, как писатель, инженер человеческих душ Макаренко был оценен еще при жизни.

Славу Макаренко принесла его вторая книга «Педагогическая поэма» (1935). Например, современник прозаика, критик М. Четунова писала ««Педагогичская поэма» – навсегда встанет в ряд с лучшими творениями поэтической мысли человечества» (Красная новь. 1939. Кн. 4. С. 204).

Вскоре после смерти, Макаренко был причислен к классикам социалистического реализма, а следовательно – классикам всей «прогрессивной» мировой литературы (1930-40-е годы – Б. Брайнина, В. Ермилов, Г. Ленобль, В. Щербина; позже – М. Гетманец, Б. Костелянец и др.).

Миф о Макаренко был достаточно устойчив в советской культуре вплоть до перестроечных времен.

В конце 1980 – начале 1990-х годов миф о Макаренко в ряду других советских мифов (миф о Ленине, миф о Николае Островском и т.п.) был подвергнут определенной деконструкции.

Так например, вышел ряд статей, развенчивающих ту или иную мифорепрезентацию Макаренко. Например, одна из подобных статей называлась «Великий педагог ГУЛАГа» (Ю. Азаров. Труд. 1992. 17 октября), другая – «Идеи вместо воспитания» (А. Горелов. Труд. 1993. 28 января) и т.д.

Кроме того, в 1989 году вышел и нашумел художественный роман-исследование Юрия Азарова «Не подняться тебе, старик», в котором читателю предлагалось по-новому взглянуть на личность Макаренко и на его педагогическую систему.

Макаренко Азарова оказался неким «ницшеанцем, только наизнанку».

Личность Макаренко, писал Азаров, – это «нервы, подобные тросам, постоянный мажор, постоянная вера в свои силы и творческие возможности детей».

Автор впервые в «макаренковедении» отметил актерское начало в поступках героя, несоответсвующее представлению о Макаренко как о бескомпромиссном коммунисте.

Например, Азаров переосмыслил ту знаменитую сцену в «Педагогической поэме», когда Макаренко в присутствии воспитанников пытается покончить собой, а дело заканчивается осечкой и обмороком.

«И он находит – нужно разыгрывать, да, по-актерски точно и беспроигрышно разыгрывать гнев, страсть…».

Вот еще некоторые цитаты из романа: «Макаренко страшен тем, что талантлив. Тем, что стал певцом не внешней диктатуры, а глубоко внутренней, когда насилие с радостью воспринимается теми, на кого оно направлено».

«Формула макаренковской педагогики такова – диктат, помноженный на радость и на труд».

«Макаренко вобрал в себя самое страшное, что было в сталинской идеологиии: нивелировка личности, отказ от интеллигентных традиций русской да и классической педагогики, отказ от Идеала, каким был для всех времен и народов всесторонне и гармонически развитый человек».

«Макаренко развил идеи сталинской теории: никакой личности, никакой свободы, никакой любви – все это отрыжки буржуазного мира, мы за коллектив, как систему отношений, где все связано, контролируемо, подвластно управлению».

Макаренко не только создал «систему воспитания диктаторского типа», но и содействовал изгнаниям и даже репрессиям педагогов-гуманистов и т.д.

В наше время миф о Макаренко продолжает свое существование

. Личность Макаренко и его дело вызывает большой интерес в России и на Западе (чему свидетельство – многочисленность «макаренковских» иноязычных сайтов в Интернете).

Образ Макаренко продолжает появляться в литературе. Нельзя не вспомнить, например, строки из стихотворения Т. Кибирова «Большое спасибо, Создатель…» (1997), где лирический герой благодарит Создателя в том числе и за то
Что свет загорается утром
и светит в течении дня,
и что, как Макаренко, мудро
доверьем ты учишь меня.

Кибировская ирония в данных строках – дань эпохе постмодернизма.

В общем же и целом, в современной культуре наблюдается отказ от экстемизма в оценках Макаренко.

Три мифореперезентации Макаренко наполняются положительными смыслами.

Во-первых, хотя А. Макаренко в пространстве современной культуры перестал восприниматься как идеальный коммунист – современные биографы находят и акцентируют моменты противостояния Макаренко советской системе – но при этом говорится о внеидеологической величине его личности, о ее харизматичности (В. Кумарин, Г. Хиллинг).

Во-вторых, Макаренко из основоположника советской педагогики превратился в классика русской и мировой педагогики.

Современные исследователи находят даже элементы «буржуазного» в системе воспитания Макаренко.

Например, Г. Хиллинг пишет, что Макаренко дабы добиться определенных трудовых успехов выдавал воспитанникам колонии карманные деньги (то есть ударный труд в колонии был стимулирован материально).

Метод Макаренко до сих пор воспринимается как один из наиболее эффективных методов воспитания подрастающего поколения (Л. Гриценко, М. Красовицкий, В. Кумарин, Я. Левин, А. Фролов).

В-третьих, Макаренко, безусловно, остался классиком соцреализма, и одним из талантливых (хотя, конечно, не гениальных) писателей 1930-х годов (например, Г. Лукьянина).

При этом, в отношении творческого наследия Макаренко господствует определенная тенденция исследования, доставшаяся, безусловно, от советского прошлого.

А именно: книги Макаренко изучают даже не столько как художественные произведения, сколько как педагогические памфлеты, руководства по воспитанию подрастающего поколения.

Например, В. Кумарин пишет о «Педагогической поэме», что перед нами «прекрасное художественное произведение», а также «воспитательная технология» (Народное образование, 2001, № 4, с. 59).

Примерно такую же позицию занимает В. Лещинский в статье «Самосуд: позиция Достоевского и Макаренко» (Педагогика, 2000, № 6, с. 83-87).

Основные мифорепрезентации Макаренко в современной культуре претерпели изменения по сравнению с советскими, однако сам момент идеализации Макаренко не редуцирован.
То есть советский миф продолжает свое существование в пространстве современной культуры в трансформированном виде.

ТЕЗИСЫ, СДАННЫЕ В ПЕЧАТЬ:

В последние десять лет в пространстве современной мысли произошел сдвиг в плане рецепции советской культуры и ее основополагающих мифов: они уже не деконструируются (как в эпоху господства постмодернизма), а скорее трансформируются.

Одним из подобных, претерпевших трансформацию, мифов является миф о А.С. Макаренко.

В советское время данный миф заключал в себе три основные репрезентации Макаренко. Макаренко представал

* как биографическая личность – Герой, идеальный коммунист, бескомпромиссный строитель социализма (см., например, работы Е. Балабанович, Т. Кроль, А. Ложечко, Ю. Лукина, Е. Медынского);

* как педагог – основоположник советской педагогики (см. работы Л. Виничук, Г. Жураковского, Н. Нежинского, М. Павлова);

* как писатель – классик соцреализма, а следовательно – всей «прогрессивной» мировой литературы (1930-40-е годы – Б. Брайнина, В. Ермилов, Г. Ленобль, М. Четунова, В. Щербина; позже – М. Гетманец, Б. Костелянец и др.);

В наше время эти три репрезентации претерпели изменения.

Во-первых, Макаренко в пространстве современной культуры перестал восприниматься как идеальный коммунист.

Так, современные биографы находят и акцентируют моменты противостояния Макаренко советской системе, говорят об внеидеологической величине его личности (В. Кумарин, Г. Хиллинг).

Во-вторых, Макаренко из основоположника советской педагогики превратился в классика русской и мировой педагогики.

Метод Макаренко до сих пор воспринимается как один из наиболее эффективных методов воспитания подрастающего поколения (Л. Гриценко, М. Красовицкий, В. Кумарин, Я. Левин, А. Фролов, многочисленные иноязычные сайты в Интернете).

В-третьих, Макаренко, безусловно, остался классиком соцреализма, но – всего лишь одним из талантливых (отнюдь не гениальных) писателей 1930-х годов (например, Г. Лукьянина).

Как мы видим, основные репрезентации Макаренко в культуре претерпели изменения, однако сам момент идеализации Макаренко не был редуцирован. То есть макаренковский миф продолжает свое существование в пространстве современной культуры в несколько трансформированном виде.

[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[[

< Предыдущая		Следующая >