13.05.2010 Новое о Макаренко? Не может быть!..

Что нового могут сказать нам об Антоне Семеновиче Макаренко (1 (13) марта 1888 — 1 апреля 1939) –- о педагоге, работавшем в детских колониях НКВД? Кто не слышал о нем, особенно из тех, кому за сорок? Кто не смотрел фильм «Педагогическая поэма»? Да, скажут нам, слышали, и фильм смотрели, и «Флаги на башнях» смотрели, да и книги читали — особенно учителя, педагоги и преподаватели… Но, оказывается, это не так важно, потому что можно узнать нечто новое… И знаете — где? В Педагогическом музее его имени, по адресу Москва, ул. Поклонная, д.16.

Члены Благовещенского братства оказались там 10 мая. Рядом отмечалось 65-летие Победы, звучала музыка, а мы слушали другую «музыку» — победительного духа добра. Но по порядку.

Экскурсовод Ричард Валентинович Соколов оказался кряжистым бородатым человеком, с подвижными чертами лица и улыбчивым взглядом. Педагог с 50-летним стажем, культуролог, социолог и «детоводец», он долго делился с нами своими открытиями: он и его жена Наталья рассказали нам много нового о судьбе Макаренко, и, казалось, тему эту исчерпать невозможно, — мы и не заметили, как пролетели пять часов.

Мы поражались смелости, с которой Макаренко противостоял Системе, в общем-то, в одиночку. Многие его поступки были на грани риска. Это и появление его, директора, со школьниками, несущими знамя, на котором было написано — «Свет Христов просвещает всех» (это было на площади Кременчуга, украинского города, взятого красными во время Гражданской войны). Это и забота о племяннице Олимпиаде, отец которой, Виталий Макаренко, белогвардейский деникинский офицер-контрразведчик, эмигрировал, но продолжал держать связь со своим братом Антонием (по чину наречения имени). Это и добровольное решение стать директором детского дома № 7 для дефективных детей, и то, что Макаренко берет в эту колонию Семена Калабалина, главаря банды, «за спиной которого было двести сабель», берет из тюрьмы под расписку, отдавая себе отчет в том, чем это может ему грозить (всю банду расстреляли, а её атамана Семёна Калабалина — нет, он был в то время несовершеннолетним). Это и переезд его колонистов в Куряж, под Харьков, и многое, многое другое.

В чем истоки жизни этого, по словам экскурсовода, мужественного «бойца риска»?

Антоний родился недоношенным ребенком, и до семи лет считалось, что он не жилец. Но Бог миловал… Всю свою жизнь он болел (порок сердца, постоянные простуды), и, в своих страданиях болящего и изгоя в среде ровесников, обретал опыт «хождения пред Богом» (Быт. 5:21-24).

Его отец — староста храма в Белополье, мать — из обедневших дворян, всю свою жизнь занимавшаяся благотворительностью (кормила нищих, хотя сами жили впроголодь). Антоний хорошо знал Священное писание, однажды рискнул отрепетировать и спеть со своими учениками литургию в храме. Хорошо знал историю церкви, вообще, увлекался историей, чуть ли не наизусть знал тома Ключевского, мечтал написать о жизни Древней Руси во времена святого князя Владимира.

Будущий педагог-новатор знал всего Достоевского, любил читать Чехова, самоучкой играл на скрипке, немного рисовал, увлекался сочинением стихов. По окончании Полтавского педагогического института в 1917 г., написал выпускную работу на тему «Кризис современной педагогики» (не сохранилась).

Очень важными оказались для нас ссылки на неизданный двухтомник переписки Антона Семеновича Макаренко с его женой Галиной, братом, его учениками и друзьями. Цитаты из этих писем открыли нам другого Макаренко — знавшего цену партийцам, НКВД-шникам, чинушам и бюрократам. Письмо к жене он мог начать с обращения «Господи, Боже!», мог признаться в своей греховности, в том, что риск становится нормой жизни. В письме к хорошему знакомому, за три дня до своей смерти, он признается в том, что ходит по букинистическим магазинам Москвы и никак не может найти Библию.

Перед нами предстала драма человека, который оказался в жерновах истории XX-го века, был вынужден принимать страну такой, какая она есть, но смог реализовать свое призвание вопреки Системе. Педагогическое служение Макаренко не ограничивалось часами уроков — это было то самое жертвенное служение ближним, без ожидания ответного уважения или любви, хотя и то, и другое пришло к нему. И не могло не прийти, потому что вся его жизнь была перед его воспитанниками как на ладони. Да и что он мог выбрать в этих условиях, как не пойти к самым обездоленным — к детям-беспризорникам, детям-правонарушителям, детям, которые еще не были отправлены на Соловки (а точнее — на остров Анзер) и которых еще можно было спасти. Примечательно, что он сам себя называл «детоводильцем». Как ни вспомнить слова апостола Павла о себе как о детоводителе ко Христу. Антон Семенович возвращал детям чувство собственного достоинства, без которого невозможно возрастать в Добре, спрашивать, прежде всего, с себя.

Это «спрашивание с себя» было не понаслышке знакомо педагогу. Новой страницей его деятельности, открывшейся для нас, стала история с тифом, когда заболели все, кроме Антона Семеновича и нескольких воспитателей колонии. И вот, он и его ученик Калабалин побеждают тиф — практически без лекарств, согревая тифозных воспитанников своими телами, — об этом пишет в своих воспоминаниях Семен Калабалин. Никто не умер — это ли не свидетельство принятой Богом жертвы?

Экскурсовод Ричард Валентинович убежден, что Макаренко читал повесть «Архиерей» иеромонаха Тихона, выпущенную в первые годы XX-го века, главный герой которой спасает нищих (мы бы назвали — бомжей). А спасал их архиерей так: организовывал посильный труд, способный их прокормить и вернуть им чувство собственного достоинства, ощутить, как просыпается тяга к красоте.

Удивительным открытием стало для нас и то, что, по свидетельству Р.В. Соколова, Макаренко знал о Крестовоздвиженском трудовом братстве Николая Николаевича Неплюева, и, вполне вероятно, ориентировался на его опыт, воплотил многое из опыта этого братства в практику своих коммун. Скажем вкратце… Задачей этого православного братства, организованного в поселке Воздвиженском, под городом Сумы, стало сознательное воцерковление жизни. Неплюев начал с того, что взял на воспитание десять крестьянских детей из беднейших семей; таким образом, с 1881 г. зародилась будущая Воздвиженская школа. Из шести человек, получивших аттестаты, трое не захотели расставаться. Они и стали первыми членами Крестовоздвиженского трудового братства. Члены общины, которая потихоньку разрослась до братства, занимались сельским хозяйством, приобретая опыт общения во Христе в животворящей братской среде. Книги Неплюева, которые стали публиковаться, начиная с 1906 г., основывались на личной практике и вызывали разноречивые мнения как в церкви, так и в обществе. Для уже работающего учителем 18-летнего Макаренко и для тех, кто задумывался о необходимости перемен в жизни церкви, эти сочинения становились импульсом к размышлениям о своем призвании.

Что же кажется схожим в опыте А.С. Макаренко с опытом Крестовоздвиженского трудового братства? Прежде всего, это поистине общинные отношения, основанные на духе требовательной любви и созидательного труда, на духе старшинства и соборности. Так, в опыте одного коммунара могло одновременно присутствовать и старшинство, и послушание, если этого требовало дело: где-то он являлся старшим, а в другом деле был помощником и находился в строгом послушании другим старшим. Многие «должности» были выборными. Совет колонистов, состоявший из наиболее опытных старших, руководил сводными отрядами. Многие вопросы жизни колонии решались через совместное обсуждение взрослых и детей. Выпускники уходили в жизнь с «приданым» (квартирой; стипендией на учебу; приданым на свадьбу), но главное — это забота Макаренко об их будущем. Переезд в Куряж, под Харьков, где было много свободных земельных участков, во многом был продиктован его желанием дать возможность выпускникам умножать опыт, полученный в колонии: они могли создавать трудовые артели, расположенные рядом с колонией, и не только обрабатывать землю, но и выполнять заказы харьковских заводов. Для нас доказательствами осуществления этих планов стали помещенные в музее электродрель и фотоаппарат ФЭТ, сделанные руками колонистов, все — исключительно высокого качества.

Этот опыт самоорганизации, христианский в своей сущности, настолько был чужд Системе, настолько «выпирал» из того, что предлагал Наркомпрос, что на Макаренко не могли не ополчиться. С обличением его педагогики, как «несоветской», выступила Крупская, затем Луначарский, а за ними, как по команде, вся свора его врагов и недоброжелателей. Угроза ареста нависла над Макаренко, в доме появляется специальный узелок, на всякий случай…

Невзирая на эти обстоятельства, он, пользуясь своим авторитетом у украинского НКВД, в 1936 г. добивается послабления для заключенных детских колоний — например, отмены колючей проволоки, сторожевых вышек и прочей атрибутики концлагерей. А приехав в колонию своего последнего назначения, в которой содержались «особо опасные малолетние преступники» и которая была оснащена карцерами, колючей проволокой и пр., первое, что он сделал, — это снял проволоку и открыл входные ворота. Примчавшиеся в панике НКВД-шники обнаружили детей вне стен колонии, красящих кисточками наружную стену в белый цвет! Запоры были не нужны — они знали, кто такой Макаренко и что их ждет новая и удивительная жизнь.

Он был явно храним Богом, и то, что он умирает скоропостижно, от разрыва сердца в поезде, когда на станции назначения его уже ждали с постановлением на арест, можно теперь рассматривать, в свете всего написанного нами, как особую Божию милость.

Интересно было бы проследить судьбы воспитанников Макаренко, исходя из их верности общинному духу любви, требующему полной отдачи, до самопожертвования.

«Музыка» победительного духа добра, явленная в жизни А.С.Макаренко, вопрошает нас о качестве нашей христианской жизни, зовет к выявлению правды Божией и в наше непростое время. И думается, когда-нибудь появится книга об этом — нам в назидание, а может быть, и в укор…

Тамара Тябут

Информационная служба Преображенского братства